Шанс, в котором нет правил [черновик] - Ольга Чигиринская

— К черту мирную жизнь… пойдемте.

Лестница, площадка, дверь без замка — взору предстали лампа с неизменным бумажным абажуром, крест-накрест заклеенное бумагой окно, кровать, застланная пестрым, но кажется немарким покрывалом.

— Приглашение садиться следует, вероятно, отнести к области манер — ведь в реальности мы и так оба сидим.

— «Bedfellows make strange politics», сказала Алиса. Хотя вы можете сесть на подоконник. Мне мода не позволяет.

Англичанин спорить не стал, подпрыгнул и через минуту уже сидел — чуть скрючившись: оконный проем был для него недостаточно высоким. А вот сам подоконник оказался высоковат — ноги не доставали до пола. Выглядел контрагент довольно забавно. И наверняка сообразил, что будет смотреться, как кукушка в часах, раньше, чем согласился.

— Мы оба приложили достаточно много усилий, чтобы попасть сюда, — сказал он. — Будет обидно не поговорить по существу. Ваш ход.

— Это ведь вы представляете здесь страну прецедентного права? — вряд ли Любке было известно это словосочетание. — Давайте пойдем от случая до другого случая. База данных клуба оказалась очень поучительным чтением — но мы не единственные правообладатели.

— Мы поделимся как медведь с мужиком, — отозвался с насеста англичанин. — Вам вершки, мне — корешки. Вы можете взять всех людей, кроме Ковальджи, Заславского и Смирнова. Эти пойдут в расход слишком быстро, чтобы оказаться вам полезными. Остальное мое.

— А варки? Бахметьев, Мешков, Андриевич?

— Мои. Во-первых, потому что мои. Во-вторых, потому что вам их все равно нечем брать. Прямых данных нет и вы можете разве что устроить им средних размеров неприятности. А в-третьих, они вам не нужны.

— Вы ошибаетесь. Нам просто необходим варк. Именно сейчас. И в России. Дело в Екатеринбурге было… сомнительным. И потом, неужели вам, — Алекто выделила паузой местоимение, — не хочется, чтобы ответственный за три «свободные охоты» Мешков сыграл на трубе?

Собеседник потер ладонью подбородок, потом улыбнулся и ответил:

— Вы знаете, пожалуй что хочется. Но ведь и не мне одному. Так что, если вы собираетесь съездить в Тулу — поторопитесь…

— Загадочное место Тула. Вечно там что-то происходит.

— Случайности ходят парами. Я, например, очень удивлюсь, если в эту воронку что-то упадет в третий раз.

Алекто смотрела в нарисованные глаза и думала — неужели прокол? Неужели прав Эней и с ними нужно рвать?

— А вам, — продолжал человек с Саравака, — аналитику группы, действительно женщине, в возрасте примерно 35–40, русской, из окружения Саневича… я предлагаю подумать вот над чем. Та сторона, которую вы представляете здесь, — он повел подбородком, обозначая виртуальную реальность вокруг них, — вполне соответствует вашему положению в настоящем. Совершенная правота, страшные жертвы, победа любой ценой… Девушка, чье лицо вы носите, погибла, потому что ее группе приказали готовить восстание, от которого никому даже в случае успеха не было бы никакого толка. Они честно начали. И спеклись, ничего не сделав. Ну разве что книжку о них написали.

Есть, подумала Алекто.

— А через пять лет после войны, — продолжал собеседник, — по этой книжке, как по лекалу, такие же ребята начали кроить совсем другие организации. Чтобы воевать против этой самой власти. Тоже плохо кончили. Хотя большей частью без шурфов обошлось. А через два поколения ваше общество пропало с карты. Издохло. Вместе с основополагающей идеей и миллионами людей.

— В «никакого толка», вероятно, входят и несколько сотен, избавленных от продажи в рабство? И зачем нам совершенная правота? — скривилась Любка, — Относительной хватает с головой. Вы же не настолько младше меня, чтобы совсем не помнить дебаты конца девяностых? О продлении срока договора Сантаны еще на сто лет?

— Не настолько, — усмехнулся летчик, поймав ловушку. — Видите ли, той стороне, которую здесь представляет мой прототип, эта война тоже стоила империи.

— Мы в большинстве своем республиканцы.

— Любовь Гри… Батьковна. Если вы пришли сюда вот так, — летчик вытащил из кармана пачку каких-то пестрых папирос, закурил — и даже не подумал предложить даме, — то у вас и на наш счет сложились некоторые соображения. Я не буду их опровергать.

— А если мы ошибаемся?

— А та девочка, чье лицо вы носите, и ошиблась.

Нужен какой-то жест, подумала Алекто. Чтобы он записал нас в другую весовую категорию.

— У некоторых людей есть альтернатива. Затаиться, залечь, переждать, может быть, пронесет, может быть, кто-то другой подожжет биржу, где на карточке — твое имя… А есть люди, у которых альтернативы нет.

— Хорошо бы, — мечтательно сказал человек с Саравака, — издать закон. Чтобы в герои брали ну хотя бы по окончании десятилетки…

— Хорошо бы. Но иногда человек становится героем только потому, что кто-то расставил ему ловушку. Или не ему, а кому-то по соседству — а его решил использовать как приманку. И действия того, кого ловили на этого живца-героя… красноречивы. Вы нам подходите.

— Я много кому подхожу, — кивнул англичанин, — потому что у меня горит только то, что поджигаю я.

— Иногда пожар останавливают встречным палом, — сказала Алекто, вставая.

— Иногда. В Дрездене это не сработало, а в Хиросиме — вполне. Не все потом были уверены, что оно стоило того.

— Из нас двоих пилот бомбардировщика — вы, — улыбнулась мертвая девочка из шахтерского района. И пошла вниз по лестнице, распевая во весь свой небольшой, но приятный голос: — They called me the wild rose, but my name was Elisa Day…

— По-моему, двадцать два, — сказал Антон.

— В смысле? — Алекто ткнула курсором в значок «выйти», и ее персонаж растворился в воздухе.

— В смысле, «Дикая Роза» — перебор. Ты в «Блэк Джек» не играла?

— Романтики, — сказал человек с Саравака, снимая маску, и откидываясь на спинку кресла, — сил моих нет. Розу в зубы ей подавай. А как насчет печеного яблока?

— Тебя бы устроил вариант «Генри Ли»? — пожал плечами Суслик. Олег раздраженно втянул воздух. Он не успевал. Иногда это его доводило почти до бешенства: Габриэлян и Суслик обменивались каким-то мнениями в его присутствии, пользуясь одними только литературными аллюзиями — а потом он ночь убивал на расшифровку беседы, и все равно не понимал половины. Вот и сейчас: что за девушка? Что за история? Элиза Дэй — намек на персонажа Габриэляна, а кто такой Генри Ли?

— А если не романтики? — пальнул Олег наугад. — Если они только хотят, чтобы мы думали, что они романтики?

— Конечно, хотят, — улыбнулся Габриэлян. — И конечно романтики. И пошел в ванную, распевая:

Лежи там, лежи, милый Генри ЛиПока плоть не смоет с костейДевчонка в веселой зеленой странеО тебе не услышит вестейА ветер подул и ветер стоналLa la la la laLa la la la lee…

— Как почему дикая роза?.. — удивилась Алекто, — «Мадам, у вас есть дикие розы?» — «Нет, но для вас мы можем раздразнить домашнюю».

— Объясните мне лучше, что это за Дэй. И зачем они этот Дэй празднуют?

— Гарри Меллвилл Арбэттнот Дэй. 1898 года рождения. Место рождения — Саравак. Туземец, так сказать. Служил в первую мировую морским пехотинцем, — голос Алекто можно было намазывать на хлеб — или опрокидывать из котла на головы осаждающим, — Крест Альберта за спасение сослуживцев из заклиненного отсека во время пожара. Потом стал летчиком. Летал на бомбардировщиках. Сбит в октябре 39-го. Девять побегов. В марте 44-го они с Бушеллом организовали массовый побег из Загена. Восемь десятков человек утекло. Правда, успешно — только трое, остальных взяли по дороге. Сам Дэй после этого случая угодил в Заксенхаузен. И начал следующий тоннель через сутки после прибытия в лагерь. Ушли в побег вчетвером, прошли 300 километров — их сдали французские военнопленные, за паек. Их вернули в Заксенхаузен, уже в блок смерти, но тут обнаружилось, что в группе — близкий родственник Черчилля. Так что всех четверых переправили в особо секретный лагерь на перевале Бреннера. Через полтора месяца они ушли и оттуда. И тут им наконец повезло — они почти сразу же налетели на американский разведвзвод. Дэй еще успел полетать. А умер на Мальте. От старости. Прозвище — «крылышки». Не потому что командир эскадрильи, а потому что удержать в сосуде невозможно.

— И клаустрофобия, — напомнил Антон. — И туннели. Что же означает это спаслание? — Антон был весел, Андрей, наоборот, мрачен. — Что мистер Дэй копает вместе с нами?

— Как я понимаю, — сказал Игорь, — оно означает, что сэр Гарри намерен добиться своего. Вне зависимости от намерений противника и объема колючей проволоки. И умирать собирается от старости, в солнечной Ла Валетте. Я хотел выбрать разведчика Кузина. И декларировать те же намерения. Но мне не дали.